«Генералиссимус»

Как-то, лет пятьдесят назад, главный инженер Лениногорского рудника Дмитрий Сергеевич Кутузов обходил подземные горные участки. Так вот, спустившись на двенадцатый горизонт, почувствовал запах гари. «Пожар в шахте!», – мелькнула мысль. Быстро проскочив по исходящей воздушной струе, он натолкнулся на группу рабочих, перестилавших рельсовый путь в районе рудоспуска № 8. Один из них так увлекся резкой стрелочного перевода самопальным резаком-«шарманкой», что не заметил, как начали тлеть доски деревянного трапа.
Сорвав с троллея питающий электричеством провод самоделки и затушив водой из канавки очаг возгорания, главный инженер учинил разборки по факту букета явных нарушений правил безопасного ведения работ в шахте. Естественно, не обошлось без крепких слов и цветастых выражений. На что лихой «шарманщик» резонно заметил:
– Да кто ты такой? Пошел-ка отсюда!..
– Кто я? – смешался от наглости возмущенный «главный». – Да я – КУТУЗОВ!
– Ну и что, – парировал «сварной». – А я – СУВОРОВ!
Ситуация сложилась более чем комическая. Все нарушители громко заржали.
Плюнув в сердцах и записав все фамилии, Дмитрий Сергеевич пошел к руддвору. Уже на-гора в табельной поинтересовался насчет встреченного острослова..
– Да, есть у нас такой рабочий, – ответила старшая табельщица, – на службе пути участка ВШТ, Суворов Петр Федорович.
Теперь уже рассмеялся сам второй руководитель рудника. А ведь и впрямь – Суворов был главнее Кутузова. Генералиссимус!
Так-то вот!

{pagebreak}Трайчики и трайки

В прошлом риддерские бергалы резко отличались от своих соседей-крестьян, были у них своего изобретения слова. Вот их язык: ланись – значит – в прошлом году; калды – когда; талды – тогда; изабыль – правда; аногдась – недавно; товарга – товарищ; трайчик – ухажер; трайка – ухажерка.
Молодежь называли так: Саньша, Петьша, Ваньша, Кольша. При встречах, приветствуя друг друга, говорили «Бог помочь!» (произносили «ч» так, что оно переходило в мягкое «ш»), отвечали на это «Подикось!».
Отличительной принадлежностью трайчика была железная трость в руках и обязательно – кисет, дареный трайкой. Под лакированным козырьком ухарского картуза крепились перламутровые перышки из хвоста селезня.
Ухажеры очень рано начинали изображать из себя взрослых трайчиков. Идет, бывалочи, такой пострел – «селезень», аршин ростом вместе с шапкой, ан уже тростью помахивает и кисет расписной из кармана достает. Важно закуривает сам и однолеток своих табаком обносит-потчует.
Любимым занятием трайчиков были драки железными тростями и «стяжками». Как праздник какой, так обязательно схлестнутся в кровь.
Так-то вот!

{pagebreak}«Бедный» шахтер

Обидно, когда с хорошим, работящим мужиком по пьяному делу приключается истинная беда.
Давно уже, под самую зиму, хорошо сработала одна проходческая бригада. Естественно, к получке подоспела немалая премия. Разделили ее промеж собой горняки и решили это дело, как полагается, отметить. Пошли в гости к «бугру» – слово за слово, время к вечеру. Добро засиделись ребята! Но вздумалось одному из них пойти домой. Так, значитца, у него было заведено – где бы ни был, каким бы ни был, но – ДОМОЙ!
Никому ничего не говоря, – да и не до него всем было, – пробрался наш «герой» в прихожую, а там – уйма обувки. Поискал он свою, да... так и пошел в носках и пальто по осеннему непогодью.
А в это время на автобусной остановке стояли сердобольные женщины, которые, увидев разутого мужика, только и сказали:
– Вот бедный! Видать, ботинки потерял или ограбили...
Наверное, разгоряченного шахтера задела за живое бабья жалость.
– Я, что ли, бедный?! А это видели! – и он одним махом выхватил из кармана получку с премией и подбросил деньги вверх. Разлетелись по дождю и ветру «червонцы» и «четвертаки»... Когда благоверная узнала об этом со слов очевидцев, дело дошло до развода. Но ничего, обошлось. Сама ведь приучила мужа к родному очагу. А это уже хорошо.
Так-то вот!

{pagebreak}Непутевый Борька

Ox, и норовистый был когда-то козел у тетки Фроси. Сам непонятно какой масти, борода торчком, рога в разные стороны, глаза навыкате. Что хотел, то и творил, где хотел, там и шастал. Гоняли его ребятишки по всей слободке. Одним словом – непутевый Борька.
Бергала Савватея знали на руднике как работящего, безобидного мужика. Ну, там в праздник какой позволял себе маленькую слабость «выпить-закусить», а так – все ладком.
Дело было в аккурат после святой Троицы. Борька сиганул куда-то и пропал. Третий день как отсутствовал. Шахта работала своим чередом. Перекрестясь, на смену ушел и Савватей. После православного праздника чувствовал он себя не очень уверенно, но работа есть работа.
Андреевского карьера тогда еще отродясь не было, так что рудишку брали недалеко от поверхности, кое-где из штолен. Савва с напарником пробили шпуры, зарядили порохом, отпалили. Бергал первым и вернулся в забой и... онемел, столкнувшись там нос к носу с самим сатаной. При свете фонаря глаза «нечистого» горели адским пламенем, шерсть сплошь покрыта струпьями. Увидев человека, хозяин преисподней бросился в атаку.
Савватей не смог ни закричать, ни убежать – оторопь взяла бергала. Только после этого на весь подземный мир разнеслось козлиное «Ме-е-е!». Очевидно, животина провалилась в неглубокое обрушение или ушагала под землю по одной из штолен.
Напарник на себе выволок на-гора чуть живого Савватея, следом, беспрестанно мекая, выбрался ошалевший от взрыва, полуослепший Борька.
Отливала воском и отпаивала отварами пострадавшего бергала сама тетка Фрося, было ей дано такое уменье. Через седьмицу испуг прошел, а козла с той поры как подменили – дальше хозяйского двора ни шагу.
Так-то вот!

{pagebreak}Две товарки

Сколько говорится – не воруй на производстве. Ан нет, все неймется...
Было это в трудное военное время. Жилось-то голодно, но на базаре в обмен можно было достать кой-какие продукты.
Работали на Сокольном руднике тогда подкидчицами две товарки: Пана и Мотя. И вздумалось им утянуть из подземной нарядной – одной будильник, а другой карбида на две-три зарядки. Для обмена (в хозяйстве все сгодится). Недолго думая, попрятали они свою добычу в самое что ни на есть заветное место – между ног, в штанах. И ну домой.
И надо же было такому приключиться, на самой проходной, возле охранника, у Панки зазвонил будильник, прям оттуда. От этого у Мотьки приключился приступ смеха, да такой сильный, что она подмочила свою тайную поклажу. Карбид-то возьми да и отреагируй на это...
Не зря говорят – Бог шельму метит!
В общем, в наказание отправили двух товарок на полгода рубить сучки на лесосеку. Благо не далеко – на Королевку.
Так-то вот!

{pagebreak}Шутник

Крепка горняцкая спайка не только на работе под землей, но и на бытовом уровне. Правда, иногда она приобретает весьма своеобразные оттенки.
Трудились на буровом участке два друга, Толян и Саня. Парни молодые, недавно обженились, дружили семьями. Новый год там, Первомай или именины – все вместе.
Однажды звено их располовинили, и как раз в день получки Толян отбурил смену с утра, а Саня занарядился с «четырех». Конечно, получили зарплату. Ну и попросил второй первого, зайди, мол, к моей Светке, передай ей деньги! И подает, значит, четыреста пятьдесят рублей. Благо жили недалеко друг от друга.
Пошел Саня в шахту, а Толян к нему домой. Светка расстаралась, за стол усадила. Тут вздумалось ему пошутить – люблю, говорит, тебя, и все тут. А если ответишь взаимностью, дам тебе четыреста пятьдесят рубликов. Обомлела девка, деньги-то по тем временам огромные. Ну и... ответила!
Приходит Саня со смены и сразу с порога:
– Забрала у Толяна четыреста пятьдесят рублей?!
Светка в ноги – «не казни», «не виноватая», «бес попутал».
...Короче, закончилась история тем, что друганы ударили по рукам и в разные стороны. Но перед этим женами обменялись.
Сейчас, говорят, это в моде: пожили-пожили да и обменялись. А тогда-то в новинку было.
Так-то вот!

{pagebreak}Сказка

Жизнь иногда такие шутки выкидывает, что впору только сказки сказывать...
Работал как-то на руднике один мастер-умелец, по механической части голова шибко здорово разумела. А тут вздумалось ему жениться, ну и о продолжении рода раззаботиться.
...Вот, понесла молодуха, и вздумалось будущему отцу, что сын родится. Ну, а раз сын, приучать к технике надобно. Заработал он в шахте денег и купил мотоцикл.
Долго ль, коротко ль – жинка на сносях, а у него возьми да укради технику лихие людишки. Подошло время – родилась дочь.
– Первая нянька, второй – лялька! – решил наш умелец и продолжил свое мужчинское дело.
...Вот во второй раз отяжелела его супруженица. Сына ожидаючи, стал он готовиться к событию. Заработал денег в шахте – купил мотоцикл. Нет-нет да присматривает за ним, всякие гаечки подкручивает.
У жинки срок подходит, а у него снова беда-несчастье – технику угнали. Ну и разрешилась роженица второй девкой.
– Ладно, так и быть! Две няньки одного ляльку еще лучше воспитают, – порешил про себя наш товарищ и продолжил свое мужчинское дело.
...Вот в третий раз зацвела и округлилась его половинка. Ходит вокруг нее самородок горняцкий, надышаться не может. Сын! Собрал-подзаработал в шахте деньжишки – купил мотоцикл, мол, сызмальства стану приучать наследника к технике.
Ан, нет! Как ни оборонял он свою железку, прокрались однажды тати и увели ее в ноченьку темную. Ну и подарила ему благоверная... третью наследницу.
...Как там насчет мужчинского дела – то неведомо. Но долго он ходил на рудник пешком. А потом махнул рукой, купил себе мотоцикл с коляской и катает свой женский коллектив по риддерскому крутогорью.
Так-то вот!

{pagebreak}Бремя славы

Быть знаменитым непросто. Про тебя и газеты пишут, и кино снимают – с другой стороны, ты становишься мишенью для острословов и завистников.
Однажды в праздничные майские дни отправились в тайгу Михаил с Иваном, известные на нашем руднике охотники-следопыты. Остановились на берегу Теснушки, близ Чекмаря.
Рано утром глядь на небо, а там пролетают два неопознанных летающих объекта, в виде гантелей. Промелькнули, сверкая огнями, и все тут. Скажете, померекалось. Как бы не так. Сразу обоим – быть такого не может.
Тогда в газетах модной стала эта самая уфологическая тема. И вот «Рудный Алтай» первым осветил нашу местную сенсацию под заголовком «НЛО в виде гантелей» («Срочно в номер»).
На следующий день закадычные друзья проснулись знаменитыми. Начались всякие интервью, встречи, просто разговоры. Из облтелевидения приезжала съемочная группа новостей. То-то диво было по телеку видеть знакомые лица! А через месяц дуплетом откликнулись центральные «Ленинская смена» и... «Казахстанская правда».
И вот появились пересмешники. Правда, первыми масла в огонь подлили те же газетчики, которые переврали и фамилии главных очевидцев, и некоторые детали их свидетельств.
А на руднике в балагурной форме стали прикидывать, чего и сколько «приняли на грудь» Михаил с Иваном, прежде чем лицезрели пришельцев из космоса. И для чего они в такую рань вылезли на свежий воздух? Каждый раз новые выдуманные подробности потрясали своим переходящим все границы дозволенного юмором. В общем, договорились до того, что раз в мае охота запрещена, то наши очевидцы попросту браконьерничали.
– Надо бы просигнализировать в охотсоюз. Там насчет этого – строго!
Кое-как отговорили «доброхотов», а то бы был рудничным знаменитостям, как минимум, штраф без конфискации орудий недозволенного промысла.
Так-то вот!

{pagebreak}Про веревочку

Дуськин парнишка нашел на рудничном отвале моток доброй бельевой веревки. Новой, крепкой. Обрадовалась бабенка, старая-то совсем поизносилась, обветшала, вся в узлах и надставках. На радостях растянула она находку между тополиными стволами, ходит гагарой, прихвастывает, сынка нахваливает. Соседки попросили поделиться. Ан, нет! Самой, говорит, маловато. Пусть, мол, ваши оболтусы зазря не шастают окрест, а присматриваются. Может, и им что Бог пошлет.
Постирает Дуська бельишко, развесит сушиться на веревочке, а сама рядышком на стульчике в тенечке посиживает, семечки пощелкивает. Чтоб, значит, кто по злому умыслу не умыкнул бельишко, а главное – веревочку.
Однажды дошло дело до дуськиных сокровищ – простыней-пододеяльников да полотенец-наволочек. Весь двор так и трепещет от белых, свежестиранных полотнищ.
В обеденное время, только ее семейство за ложки взялось, случилось во дворе что-то невероятное – враз разлетелись по ветру лохмотья постельного белья.
– Ох, спасите-помогите! – голосит Дуська, хватая остатки своей бабьей гордости. – Ох, боженька мой!
...Оказалось, что это вовсе не бельевая веревочка была, а детонирующий шнур, который в шахте для взрывов используют. Вот какой-то горняцкий шутник и применил его по прямому назначению.
Да! И чего только не найдешь на рудничном отвале.
Так-то вот!

{pagebreak}Кто дурак?!

Между собой горняки иногда шахту называют «погребом». Ничего себе погреб – восьмидесяти-стометровой толщины «крыша» над головой!
Новичку в шахте сначала очень даже непривычно, можно сказать, неуютно. Все в новинку, есть над чем почудить «бывалым».
К концу смены слесаря депо присели перекурить. В это время по забоям началась отпалка.
– Бух! Бух! Бу-бух!.. – и так с переходом из одного забоя в другой. Бригад-то по горизонтам достаточно.
Новичок с непривычки: «Ой! Что это такое?» На что какой-нибудь «бывалый» горнячище вполне серьезно говорит:
– Да так, какой-то дурак в стену кувалдой молотит!
А выпола продолжаются – время-то к концу смены, цикл давать нужно, руду отбивать.
– Бух! Бух! Бу-бух! – взрывник сидит где-нибудь в безопасной нише и считает, нет ли у него отказов.
Новичок недоверчиво встает с места, выходит за ворота депо. Минут через пять возвращается:
– Да нет там никакого дурака с кувалдой!
– Как нет... есть. Только без кувалды.
– Не понял – это кто же?
– Да ты, – и начинается очередное занятие из серии «народные университеты». – Где же ты, милый, здесь стену нашел? Депо находится в выработке, выработка выбрана в горном массиве. Соображай!
И ухахатываются «бывалые».
Так-то вот!

{pagebreak}Сквозь врата ада...

В нарядной царила непривычная тишина. Мастер смены горного участка читал заметку из «Ленинской смены» – «Вы живете над безднами ада»:
«Долото бура стало бешено вращаться, показывая, что ниже девяти миль находится крупный пустой карман, датчики отметили резкое увеличение температуры до двух тысяч градусов по Фаренгейту.
...Перед тем как спустили в пробуренную скважину включенный рекордер (звукозаписывающее устройство), ужасающая, клыкастая, когтистая тварь с огромными крыльями и огромными злыми, налитыми кровью глазами вдруг вылетела из скважины и, завизжав, точно дикий подраненный зверь, стремительно поднялась высоко в небо, исчезнув затем из вида... Мы абсолютно уверились в том, что забурились сквозь врата ада...»
Надо сказать, что прочитанное произвело впечатление. На смену буровики расходились, переговариваясь: «Да брехня все это!» – «Вот дают писарчуки». – «Лапша на уши!»...
Володька получил наряд на обуривание 28 шпуров и сразу же занялся перекрепкой полка над рудоспуском. Как ни старался, бурить начал в неудобном положении, все время страхуя штангу от падения. Где-то рядом гремел перфоратором напарник Леха, ему занарядили девятнадцать шпуров в соседнем забое.
Управляясь с бурмашиной, Володька отвлекся от посторонних мыслей. Вдруг его кто-то схватил за робу и потянул назад.
– Это еще что такое? – ругнулся парень, но слова застряли в горле. А ничто! Вокруг никого. Пусто! Воображение мгновенно выдало фрагменты предсменного чтива. И взыграло ретивое, волос встал дыбом. Пока это что-то держало Володьку за робу, он весь облился холодным потом.
– Ага, испугался, – раздался сзади хорошо знакомый голос напарника.
Только тут он осознал, что Лешка подкрался с выключенным фонарем и шутканул над приятелем. А ад со своими вратами и ужасными тварями здесь абсолютно ни при чем.
Так-то вот!

{pagebreak}Как Митроху «хоронили»

Горный участок – единая семья. Все работники сроднились, знают друг друга настолько близко, что какие-то там брат или сват и рядом не стояли.
Известие о том, что умер крепильщик Митроха, балагур и трудяга, свалилось на рудник нежданно-негаданно, как закол из внешне безопасной кровли забоя. Весь день горняки находились в ожидании трагических подробностей, но никто из семьи покойного не явился. «Оно и понятно, – слышались сочувственные вздохи. – Горе-то какое!».
Наутро следующего дня начальник участка оставил на-гора Митрохиного напарника:
– Там, видать, возникли трудности, но гроб-то делать нам. Поезжай, сними мерку с тела и обратно. Но чтоб одна нога там, а другая – здесь!
Вздохнув, напарник отправился исполнять скорбное поручение.
Дверь в дом ему открыли сразу. На пороге стоял... Митроха, живой и невредимый. Напарник отшатнулся и схватился рукой за дверной косяк.
– Т-т-тебе ч-ч-чего? – как всегда, чуть заикаясь, спросил «покойник».
– Да я «ничего», я пришел... мерку с тебя снять.
– К-к-как с меня?
– Ну, с твоего тела.
– Э-э-эт з-з-зачем же? – переспросил, не поняв, удивленный Митроха.
– Как зачем? – теперь уже смешался напарник. – Для твоего гроба!
Отозвавшись просторечно, но трехэтажно, «свежеприставившийся» быстро докопался до истины – кто-то что-то перепутал, а уж в родном коллективе с перепуга забыли, что Митроха третью неделю находился на «больничном».
По такому случаю в его погребке сыскалась заветная бутылочка с настоечкой. Ну и усугубили это происшествие два напарника на радостях за «чудесное воскрешение...».
Тем временем начальник участка давал распоряжения насчет «легоньких просушенных тесиночек». Заодно озадачил сварного готовкой памятника. Дело оставалось за меркой. Да, и фотографию надо бы!
Ближе к полудню руководство заволновалось – посланник пропал. Как обычно, сыскался «легкотрудник», который, озадаченный скорбным поручением, ушагал по известному адресу...
Дверь ему открыл Митроха. Легкотрудник присел на полусогнутых и вытаращил глаза на видение.
– Н-н-никак на-а-а поминки заявился? Заходи! – Легкотрудник только головой кивнул, но, увидев на веранде за столом ухмыляющегося напарника, а главное, почти ополовиненную банку с настойкой, послушно сел рядом...
Тем временем начальник участка переругался с плотником и сварным: ни мерки для гроба, ни фотографии для памятника.
Собранные на венок деньги ожидали невеселой участи, поэтому идти в дом к покойному снарядили участковый профсоюз и остальных крепилей. Возглавил делегацию сам начальник участка.
Не доходя до известного дома, траурная миссия впала в ступор – из открытого окна гремела песня:
– Скакал ка-а-зак через долину!
...Да! А Митроха и сейчас, уже на пенсии, нет-нет да и вспомнит историю со своими похоронами, когда и «профсоюз», и начальник, и все вновь прибывшие с деньгами на венок с удовольствием употребили общественную кассу на более веселое дело...
Так-то вот!

{pagebreak}Макароны по-риддерски

В ту лихую годину многих горняков призвали на действительную военную службу, места их рабочие заняли женщины.
Макаровна стала работать кладовщиком на динамитном базисном складе. Аккуратно, по-военному строго отпускала на рудники взрывчатые материалы. С разрешения начальства оставшуюся от упаковок пропарафиненную бумагу собирала в брикеты и уносила домой для подтопки избяной печурки. С топливом-то всегда было туговато, особенно в зимнее, морозное время.
Риддерцы, работающие на оборонном предприятии – комбинате, получали тогда по продуктовым карточкам хлеб, масло, молоко, макароны, еще кое-какие товары. Понемногу, но если скооперироваться, то можно было и попировать чуть-чуть.
Вот и собрались несколько солдаток вместе, решили, значит, праздник для ребятни своей сорганизовать, приготовить в большом казане суп молочный с макаронами и маслицем. Снесли к Макаровне в избу нехитрую снедь, установили казан на печи, разожгли огонь. В закипевшее молоко запустили макароны. А сами в соседней комнате за столом изготовились – разложили чашки, ложки, нарезали хлеб, сидят, блюдо кооперативное поджидают.
А оно в казане все не доходит. Хозяйственная Макаровна возьми да и подбрось в топку стратегическую бумагу:
– Щас полыхнет, и как раз в аккурат!
Не успела она вернуться к столу, сзади к-а-а-к шарахнет! Окна с рамами повылетали, печурка вдребезги – казан в потолок. А макароны... каждому за столом сколько прилетело с потолка – столько и досталось. Вот незадача...
В бумаге-то, как потом выяснилось, патрон динамитный запутался...
Правду говорят – один раз в жизни и палка стреляет.
Так-то вот!

{pagebreak}Худое место

Старики сказывали, что давно когда-то по другую сторону от Благовещенской шахты, возле сопки Свинцовой одна бергальская семья стала жить своим хозяйством. Дом добрый сладили, пасеку с пчелами развели, чтоб медком подхарчиться. И пошло у них дело. Зиму перезимовали, другую.
И вот как-то по весне, – не приведи Господь! – только пчелки облетались, стало у них в доме и во дворе твориться форменное безобразие. То по избе горшки, чашки, ложки разлетались, то поленница под навесом сама собой рассыпается. А то – свят! свят, срамота-то какая! – у хозяйки подол поддевки ни с того ни с сего задираться начал.
Спервоначалу все, кто в чем был, в поселок убегали. Но много так не набегаешься. Батюшку из церкви приглашали. Приходил, молитву читал, углы кропил.
– Ох, не чисто здесь... Ох, не чисто, – после приговаривал.
Однако ж лукавый все равно продолжал шалить. Тогда хозяева разобрали пасеку, поскидали скарб на телегу и съехали с худого места под белок. Там теперича Ливино стоит.
А где было брошенное бергальское подворье, уже при новой власти завод построили с печью огненной. Свинец плавят. Говорят, когда котлован рыли, нашли старый-престарый лом медной работы, кованый.
Так-то вот!

{pagebreak}Батяня

Строгим и своенравным был батяня. Нервным, после взрыва в шахте...
Долго мы жили в обветшалой избенке: мать, четыре сестренки да нас мужиков двое. Наконец собрал он бригаду артельщиков, и за одно лето встал во дворе крепкий, просторный пятистенок. Женщины наши еще ютились на старом месте, а мы для догляда обосновались на новой веранде, покрасили пол.
Под кроватью батяни стояла кошелка с квочкой, он следил, чтобы наседку никто не тревожил. Приближалось время появления куриного потомства.
Раз в субботний вечер после баньки, одевшись в чистое белое исподнее белье, осмотрев свою хохлатую подопечную, батяня осторожно лег на кровать. Погасив лампу, я устроился у него под боком. Чтобы не угореть от запаха краски, дверь на улицу оставили открытой.
Не успели мы задремать, как снизу послышалось встревоженное шипение наседки.
– Ах, ты, едреный корень! Соседский кот! – вскричал батяня и, одним махом оказавшись у входа, захлопнул дверь, включил свет.
Так оно и было, распластавшись по крашеному полу, навострив уши и покачивая хвостом, к курице подбирался соседский котяра, главный враг всей кудахтающей, гогочущей и крякающей таловской живности. Сколько раз батяня грозился оторвать ему хвост за погубленную птицу. И вот они сошлись, один на один.
Батяня к коту, кот – на кровать. Батяня на кровать – кот на подоконник. Батяня к окну, кот по стене... на потолок. Долго они так кувыркались, раза два батяня поскользнулся на свежей краске, заляпал все чистое исподнее белье. Наконец, изловчился и сцапал зверюгу.
С психу, перенервничав, он зажал полуночного лихоманца и стал его тискать что есть силы. Кот в отместку выпустил все свои острые, как бритва, когти и вонзился в батянино «хозяйство».
Когда сомлевшего налетчика вышвырнули за порог, батяня, раскорячившись, начал сдергивать с себя окровавленные, располосованные кальсоны. Девчонок к себе и близко не подпустил, а вот мать больше месяца, навроде наседки, выхаживала батянины...
Ну, да это уже не интересно.
Так-то вот!

{pagebreak}Снеготопы

Когда строили высоко в горах Малоульбинское водохранилище, ох и трудно было зимами исполнять ответственное задание правительства.
В это время по Проходному белку на двадцативерстном расстоянии почти беспрерывно курсировал обоз – сто-сто пятьдесят лошадей – это для подвоза грузов и поддержки дороги в рабочем состоянии. Впереди транспортных бригад из дюжины подвод посылались особые, без упряжи лошади. Называли их «снеготопами» и заранее специально обучали находить заметенную пургой дорогу.
Осторожно ступая и нащупывая копытами под рыхлым, колючим снегом твердую, набитую ранее дорогу, они брели, часто утопая в свежем сугробе по самые уши, ведя за собой транспортный обоз.
А снега почти всегда были такие великие, что однажды, в зиму 1943–1944 года, дорогу на спуске с белка в Марчеху нечаянно проложили... над двумя тракторами ЧТЗ, оставленными во время буранов еще с осени и заваленными много выше крыши.
«Снеготопы» настолько привыкали к своей обязанности, что не нуждались ни в понукании, ни в управлении ими возчиками.
Летом же эти умницы совершенно не работали, набирались сил на предстоящую зиму.
Так-то вот!

{pagebreak}Первый друг коногона

Издавна лошадь была первым и главным помощником человека. Взять ту же шахту...
Когда лошадь спускали под землю, на специально оборудованный конный двор, спервоначалу коногоны ее не загружали работой, а водили по выработкам, чтобы, значит, обвыкнулась. Потом помаленечку начинали подпрягать к колотынкам-вагонеткам. И чтоб не пугалась там взрывов или лязга колес по рельсам.
Главное было научить животину подавать вагонетку строго под загрузной лючок. Это чтоб просыпи было меньше и коногону зазря лопатой не махать. И ведь как приучалась, умница. Поставит так вагон, что ни сзади, ни спереди ни крошки.
А то, к примеру, цепляли ей в состав четыре колотынки. Ну и тянет она их себе от загрузки к разгрузке. А попробуй прицепи пятый вагон. О!.. то-то и оно! Ни шагу... Отцепляй, мол, варнак, лишнее.
Теперь... Вот откуда у ей такое? Всю смену от начала до конца ходит по маршруту, – даже сама, без коногона, – но как наступает положенное время пересменки, опять же сама, прямиком на конный двор и в свое стойло. Завтра – пожалуйста, а на сегодня – распрягай и шабаш!
Берегли горняки своих подземных помощников, уважали. Как почувствовали, что занемогла родимая – так выводили на-гора, на свет Божий. Там она и доживала свой век при табуне, в качестве вольноопределенной.
Так-то вот!

{pagebreak}Белкин-патриот

Из дома в дом ходит история горняцкого Риддера. И мастеровому бергалу Белкину отведена отдельная страница в этой своеобразной книге.
Когда отец его, большой труженик, лёг в землицу сырую, оставил он сыну нажитого богатства пять рублей серебром со славами: “Сбереги деньги на чёрный день”.
В ту лихую годину, почитай два века миновало, пошёл Наполеон войной на матушку Русь. От земли алтайской встали супротив его стеной несокруши­мою два полка: Томский да Колыванский. Далеко Риддеру до поля брани, а и он в стороне не остался. Первым откликнулся на великую беду мастеровой Белкин, отдал в общую казну всё, что у него было — отцово наследство — пять рублей серебром. По тем временам, считай, немалый капитал: заработок-то рудокопа составлял всего семь рублей годовых. А чиновному люду сказал:
— По-моему, настал тот чёрный день, про который поминал батюш­ка. Возьмите деньги да быстрее казне передайте. На общее дело борьбы с супостатом!..
Когда Риддер только основался и помаленьку обстраиваться начал, старожитель Белкин поселился недалече, за горой, у ключа, который и называть стали Белкиным, как и саму гору — Белкиной.
Оно и понятно, что и шахту, появившуюся неподалёку, стали называть Белкиной. В памяти народной накрепко укоренилось, что получила шахта на­звание в честь патриотического поступка мастерового бергала Белкина, отдавшего все свои сбережения на благое дело.
Так-то вот!